Лоханкин снова перевернулся и уткнул толстый нос в скользкую холодную клеенку. — Так вот и буду лежать в подтяжках, — донеслось с дивана, — пока не умру. И во всем будешь виновата ты с инженером Птибурдуковым. Жена подумала, надела на белое невыпеченное плечо свалившуюся бретельку и вдруг заголосила: — Ты не смеешь так говорить о Птибурдукове! Он выше тебя! Этого Лоханкин не снес. Он дернулся, словно электрический разряд пробил его во всю длину, от подтяжек до зеленых карпеток. — Ты самка, Варвара, — тягуче заныл он. — Ты публичная девка! — Васисуалий, ты дурак! — спокойно ответила жена. — Волчица ты, — продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. — Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом! Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.